Через ...дцать секунд и я намываюсь, одеваюсь, к столу — начали! Вскрываемся, смотрим: на нас в рану корпорально разорвавшейся матки смотрит полностью отслоившаяся плацента, нижний край которой плотно врос в рубец на всем протяжении.
В брюшной полости около пятисот миллилитров темной крови. — Ой, Толя, помогай! я боюсь! — шепнула я ассистенту. — Не бойся.
Давай вместе, — и начинает осторожно, одним пальцем отводить ткань плаценты от краев раны. Кровотечение не усилилось. — Всё уже сократилось, работай, — успокоил он меня. И мы начали работать.
Отвели плаценту, не трогая нижнего края, вскрыли плодный пузырь, и достали совершенно белого, как лист бумаги, ребенка, без признаков жизни. — Жалко, не успели… — проговорил мой хирург, — весь выкровился через пуповину. — Василич, посмотри, а?
Может еще можно что-то сделать? Ты ведь у нас волшебник! — слезно попросила я, передавая бездыханное тельце на руки акушерке.
Рядом стоял совершенно потерянный молодой неонатолог.
Отдав ребенка, мы продолжили работать. Впереди нас ждала ненавистная экстирпация. И вот минут через десять напряженной работы, когда уже сосуды были перевязаны, и можно было откидывать матку, мы услышали какой-то слабый писк — не то котенок, не то показалось...?